Такой детский и наивненький рассказик=)

                                                              Смертельная любовь

Было 25 декабря. Я ехала с учёбы и вышла на две остановки раньше, чтобы купить поздравительные открытки родственникам. Домой решила прогуляться через кладбище. Шел мокрый снег и, касаясь земли, тут же таял, смешиваясь с грязью и гнилыми листьями. Я вдыхала сырой воздух и мысленно кляла себя за нерадивость. В Финляндии уже вовсю праздновали рождество, а я, как идиотка, бегала как электровеник и сдавала задолженности в колледже. Заступив за границу кладбища, я замедлила шаг, чтобы насладиться тишиной и спокойствием этого места… на ум пришла строчка из песни, которую я любила вот уже несколько лет: ‘No one can hurt you now in this haven safe and sound…’ Внезапно я оторвалась от созерцания грязи под ногами…очень вовремя оторвалась, потому что ещё бы чуть-чуть, и я бы вписалась в человека, который стоял посреди дорожки ко мне спиной и курил. На нём было черное пальто и такого же цвета шапка. Он обернулся, видимо, почувствовав моё присутствие, окинул меня внимательным взглядом, в котором сквозила какая-то добрая ирония и дружелюбно сказал «Привет!». В его голосе послышался какой-то странный акцент… И лишь спустя несколько секунд, я поняла, что это был ты. Как ни странно, я нисколько не удивилась, потому что всегда представляла нашу встречу именно так, неважно, в центре Хельсинки, или в двух остановках от моего дома. Ты предложил сигарету, и я приняла предложение, несмотря на то, что бросила курить полгода назад. Ты рассказал, что устал от суеты и шума большого города, поэтому приехал сюда, чтобы встретить рождество в полном одиночестве, с гитарой за бокалом вина. Как это на тебя похоже. Про себя я поразилась твоему довольно хорошему знанию русского, но вслух спрашивать не стала. Да ты и сам всё рассказал. Оказалось, что ты уже не в первый раз отдыхаешь в России, но предпочитаешь останавливаться не в Москве или Питере, а в маленьких городках вроде нашего, где тебя никто не знает, не преследуют папарацци и толпы навязчивых поклонников. Ты болтал без умолку, обо всём на свете: о погоде, о здешних пабах и магазинах, в которых всё в три дорога по сравнению с хельсинскими ценами, о кассирше в аэропорту, которая приняла тебя за бедного студента, о замерзшем котенке на улице, которого ты хотел приютить, но тебя опередила маленькая девочка с «вот такими голубыми глазами!»,  жаловался на продюсера за слишком жесткие условия записи альбомов, доверительно сообщал, что ты уже успел соскучиться по Мижу и остальным ребятам…
А я с упоением слушала тебя, смотрела широко раскрытыми глазами на твоё лицо и умилялась твоему свойству отражать в мимике малейшие изменения настроения…совсем как в интервью или на концертах.
Пока мы говорили, у меня возникло ощущение, что мы очень хорошие друзья и каждый вечер встречаемся вот так на кладбище, чтобы потрепаться о всяких милых мелочах. Я и не заметила, как стемнело и повалил настоящий снегопад. Теперь ты слушал меня, а я рассказывала о своих знакомых, о маме, которая до сих пор ругается, когда я поздно прихожу, о проблемах с учебой…
Ты стоял, и, изредка поёживаясь от холода, с каким-то странным благоговением внимал моим россказням, как будто это ты слушал мои песни на протяжении четырех лет. Ты напоминал персонажа какой-то таинственной сказки, наполовину занесенный почти фосфоресцирующим снегом… очень счастливого персонажа, ты прямо-таки весь светился счастьем. А я болтала и болтала, лишь ради того, чтобы подольше видеть тебя таким восторженно-наивным, чтобы успеть запечатлеть в памяти мгновения твоей детской радости. Даже затаённая печаль в твоих глазах куда-то исчезла.
Потом ты окончательно замерз и предложил пойти к тебе домой, выпить по чашке горячего кофе, потому что тебе «уж как-то слишком нехорошо одиноко одному». Твоя съемная квартира оказалась совсем рядом со школой, в которой я училась. Мы поднялись на восьмой этаж, ты после долгих усилий-таки справился с замком, и мы оказались в твоей временной обители. Всего одна комната и минимум мебели – диван, шкаф, письменный стол и пара стульев. Ты помог мне снять пальто, сам стянул с себя почти насквозь мокрые пальто и шапку. Взъерошил полумокрые волосы, не доходящие до плеч и, сообщив, чтобы я чувствовала себя как дома, скрылся на кухне. Я осмотрелась и не обнаружила ничего интересного, кроме полуразобранной дорожной сумки на полу и гитары вместе со стареньким СD-плеером и дюжиной дисков на диване. На окне висели тяжелые и очень пыльные коричневые шторы, а вместо люстры комнату красноватым светом  освещала бра, висящая на стене рядом с нарисованной со вкусом картиной-абстракцией. На полу – бардовый толстый ковер, как ни странно, почти новый. Наконец я решила, что мне здесь всё-таки нравится.
С кухни раздался твой голос «Кофе готов!». Я поднялась с дивана, сунула ноги в тапочки, которые ты мне любезно предложил и прошла на кухню. Здесь оказалось уютнее: белые шкафчики, идеально чистая плита и занавески в желтенький цветочек. Даже n-ное количество пустых бутылок из-под пива и вина, выстроенные в шеренгу на столе, не портили обстановку.
Мы пили кофе и курили, а ты насыпал себе в чашку слишком много сахара и забавно морщился. Потом мы перебрались в комнату, потому что ты вспомнил, что я обещала показать тебе открытки, которые купила близким. Я стала рыться в своей сумке, но, так как найти в ней что-либо сразу довольно сложно, пришлось вывалить всё ее содержимое на пол. Среди предметов, оказавшихся на ковре, помимо косметички, кошелька и, собственно, самих открыток, оказался мой старый кассетный плеер. Ты спросил, что в нём и пока я лихорадочно пыталась вспомнить название хоть какой-нибудь группы, которая мне нравится, ты уже сунул наушники в уши и нажал на play. Я вдруг почувствовала себя ужасно неловко при мысли, что ты примешь меня за одну из твоих сумасшедших фанаток, похожих друг на друга как две капли воды, которые только и мечтают, как бы затащить тебя в постель. Но ты нисколько не смутился, просто через несколько секунд выключил плеер и с напускным порицанием во взгляде и в голосе сказал что-то вроде того, что это за музыку я слушаю, «с Вашего позволения я сейчас включу настоящую музыку!» - с этими словами ты схапал с дивана свой плеер, сунул в него первый попавшийся диск и, не дождавшись «нашего позволения», сунул один наушник мне в ухо. Ты мотал головой, как подросток в такт музыке, а я героически выдержала целых полторы песни из какого-то старого, абсолютно никакого рока. Вдруг ты вспомнил об открытках, вырубил плеер и швырнул его обратно на диван. Схватил открытки и стал с большим энтузиазмом их рассматривать, особо отметив щенка в розовой корзинке. Потом долго соображал, чего же не хватает, в конце концов предложил выпить, и, не дожидаясь ответа, приволок бутылку вина, бокалы и пепельницу. Налил вино, вытащил откуда-то букет красных роз и поставил на стол в банку из-под карандашей. Сказав, что будем пить за «смертельную любовь, anteeksi за банальность!», чокнулся со мной бокалом, отчего тот разлетелся на осколки, облив вином твои потертые сине-зеленые джинсы. Спросил, не против ли я, если ты будешь пить прямо из бутылки, на что я картинно ужаснулась. Мы курили прямо в комнате, и никто и не подумал открыть окно. Потом ты взял гитару и остаток ночи играл и пел песни для меня. Те песни, которые будут на вашем новом альбоме, и те, что вообще никогда не были записаны на студии. Я собрала всю свою волю в кулак, чтобы не расплакаться, но, похоже, каким-то образом я всё же выдала то, что творилось внутри моего сердца. Потому что ты прекратил играть и нежно-нежно взял мою руку в свою, закрыл глаза и крепко сжал ее. В тот момент я чувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Я не знаю, сколько длилось это сказочное мгновение, но я могла бы просидеть вот так вечно. Когда ты открыл глаза, в них блеснуло что-то похожее на слезы, а может это освещение виновато…как жаль, что я никогда не узнаю ответа на этот вопрос. Не отпуская мою руку, ты тихо спросил, который час. Я взглянула на часы и ответила: «Без 20-ти семь». Ты как-то вымученно посмотрел мне в глаза и сказал: «Мне очень жаль, но у меня самолет через полтора часа…» Я проглотила подступивший к горлу комок и встала с дивана. «Тогда я пойду…приятно было пообщаться…спасибо за прекрасную ночь…то есть вечер…» - я осеклась, поняв, что «ночь» прозвучало как-то пошло. Но ты этого не заметил и вызвался проводить меня.
Впервые за последние пару лет я так рано оказалась на улице. На земле лежал пушистый снег, стояла странная тишина, город еще спал. Мы застали рассвет, а зимой они особенно красивые. Небо было еще темным, на востоке показалось красное солнце, а на западе серебрился бледный призрак луны. Такой красоты я в жизни не видела. Мы, не сговариваясь, остановились и какое-то время просто любовались этим удивительным зрелищем.
Остаток пути до моего дома мы шли молча. Ты довел меня до самой калитки, и тогда я первая нарушила тишину, задав глупый вопрос, который всю ночь вертелся у меня на языке: «А как ты узнал, что я тебя узнала?». В ответ ты загадочно улыбнулся и прошептал « I saw it in your eyes»…посмотрел в глаза долгим взглядом, в котором смешивались боль и странная привязанность, а потом поцеловал. Просто прикоснулся губами к моим губам, нежно, по-дружески, по-детски, если хотите. Это был самый чистый поцелуй в моей жизни, потому что это был ты. А ещё на прощанье ты подарил мне небольшой кулончик в виде хартаграммки малинового цвета… Я зашла в калитку, подождала, пока ты отойдешь на несколько метров и разревелась. Я плакала долго и безутешно, сжимая в руке твой подарок, который острыми лучами больно впивался в кожу. Я могла бы попытаться забыть эту случайную встречу, от которой мне стало так нестерпимо больно, могла бы убедить себя в том, что это был просто чудесный сон…Если бы не твой подарок, который я всегда ношу на шее, поближе к сердцу…твой подарок…символ «смертельной любви».

25 декабря 2006