Он шел по тропинке, загребая носками ботинок на мощной подошве опавшие листья. Первый месяц осени подошел к своему логическому завершению, отметившись полнолунием. Он прятал руки в теплых карманах длинного черного пальто, рассеянно смотрел под ноги, ссутулив плечи, думал о том, что сегодня ночью луна слишком яркая, настолько яркая, что ему казалось, она жжет ему макушку ревнивым взглядом. Добираясь темной лунной ночью до своего одинокого лесного дома, он мог бы дать волю своей фантазии. Это было совсем не трудно для него. Представить, что по его следам, учуяв запах крови, крадется оборотень, или что причудливые клубы тумана между деревьями – это хороводы заблудившихся в лесных перекрестках призраков. Но он давно уже перестал бояться своих фантазий, а эту длинную, извилистую и черную тропку он мог бы пройти даже с закрытыми глазами. Все здесь ему было знакомо. Кроме одного. Кроме странных небольших следов босых ног на свежей грязи. Их не было утром, когда он покидал тем же путем свой остров. Значит, сегодня в лесу он не один. Значит, лесные нимфы все же существуют. Он перестал разглядывать следы и поднял голову, стряхнув с лица, щекотавшие его волосы. Тропка вела к лесному озеру. Значит, ему прямо…
- Вот, черт!..
Он разглядел на озерной поверхности хрупкий силуэт. Она лежала на воде, беспомощно раскинув руки в стороны, ее босые ноги были обнажены до колен, а широкий подол платья свободно расстилался рядом. Его поразил даже не сам факт нахождения ее в воде, а то, каким спокойствие и умиротворением веяло от нее. Создавалось такое впечатление, что она наконец-то добилась того, к чему так долго и упорно стремилась, и теперь умиротворенно смотрит на небо, счастливая и далекая от всего окружающего.
Он, не долго думая, бросил на траву пальто и кинулся в воду, морщась от жуткого холода. Пару минут в такой воде, и уже ничто не отогреет замерзшее сердце. Интересно, как долго она пробыла тут? Он подтянул ее к себе и взял на руки. Она была очень легкая, совсем как ребенок, податливая и холодная. "Мертва, - пронеслось у него в голове. - Не успел". Он бережно вытащил ее на травянистый берег, положил утопленницу на пальто и оглядел ее при неверном свете луны. Неестественно бледна, бледна до пугающей синевы, синие губы и покрывшиеся льдом ресницы. Волосы тоже покрыты инеем, серебрятся тускло и тоскливо. Она не нахлебалась воды, она просто замерзла, в черной воде, в трех шагах от берега… Мурашки по коже… Ему показалось, что он слышал едва уловимый стон. Он дотронулся до шеи там, где должен был прощупываться пульс. Его онемевшие пальцы ощутили пару неверных и редких ударов. Он поднял ее на руки, чувствуя, как щелкнули заледеневшие позвонки ее шеи, когда ее голова безвольно запрокинулась назад. Вода с ее платья сразу же намочила его свитер и стекала вниз по джинсам. "Только не умирай сейчас, у меня на руках, мы скоро с тобой доберемся до дома, там тепло. Слышишь? Все будет прекрасно, только продержись еще совсем немного". Он шел очень быстро, почти бежал по знакомой тропке, подгоняемый мыслью, что она еще жива и что он может ее спасти.

Наконец он добрался со спасенной утопленницей до небольшого лесного домика, расположившегося на самом берегу озера, которое эта отчаянная девчонка выбрала, чтобы свести счеты с жизнью. Знакомо скрипнули деревянные ступеньки в такт его шагам, дверь, которую он никогда не запирал, потому что в этом не было необходимости, легко распахнулась, впустив их обоих в темноту помещения. Знакомо пахло свежим деревом, озером и хвоей. Он, прекрасно ориентируясь в пространстве своего дома, обходил разбросанные на полу в коридоре вещи. Когда он добрался до одной из комнат - гостиной, служащей ему одновременно и спальней, - то опустил найденную девушку на кровать, единственную свободную от всяческого барахла мебель. Он дотянулся до стоящей прямо на полу настольной лампы и включил ее. Слабый источник света лишь чуть-чуть разбавил липкую темноту в комнате, но и его было достаточно, чтобы разглядеть лицо девушки. Бледная кожа от холода стянулась, подчеркивая острые скулы и чуть выступающий подбородок, губы, потрескавшиеся от холода и воды, практически сливались с кожей. Тоненькие темные брови вдруг беззащитно вздрогнули, а потом изогнулись. Наверное, она почувствовала, как по телу забегали острые иголки тепла. Это бессознательное выражение боли на ее лице вывело его из оцепенелого наблюдения.
Он стянул с себя промокший насквозь свитер и отбросил его в сторону. Немного помедлил, но потом решил, что и ей лучше избавиться от влажной одежды. Высокий воротничок платья сопротивлялся недолго, и белая ткань расползлась под его руками с жалобным треском. Он выпутал ее из длинных рукавов, стараясь не обращать внимания на ее наготу, а потом укрыл ее теплыми одеялами. Больше он ничего не мог для нее сделать. Ее ослабленный организм должен был теперь сам решить, бороться ли за жизнь, или нет. А он мог только отогреть ее мягкие от воды пальцы на руках с невероятно длинными, загнутыми и совершенно синими, создающими, поэтому жуткое впечатление, ногтями. Кроме того слабого, едва уловимого движения бровями, она не проявляла больше никаких признаков жизни. Но сердце глухо стучало, и она дышала. Пока дышала.
Он не отходил от нее в течение долгих дней, а она по-прежнему не приходила в себя. Никаких признаков сознания, никакого намека на воспаление легких или хотя бы банальную простуду. Он перерыл весь дом, но ничего, кроме противоаллергических препаратов у себя не нашел. Но ничего и не потребовалось. Ее организм все же решил жить. И она жила во сне, тихая, спокойная и далекая от всего вокруг. Он часами смотрел на нее, изучая ее лицо, абсолютно неподвижное, без единой эмоции. Она лежала на спине, напряженно вытянув руки вдоль одеяла и слегка согнув тонкие пальцы с невероятно длинными ногтями, голова всегда запрокидывалась в сторону, как будто она не хотела, чтобы он смотрел на нее, беззащитную в своем странном, долгом сне. Ее волосы, длинные и прямые, со странным черно-фиолетовым оттенком, казались ему хищными змеями, расползшимися по подушке вокруг головы, и он однажды, усевшись на ковер у нее в изголовье, заплел их в две длинные, ровные косы.

Интересно, сколько веков она спала, чтобы можно было абсолютно все забыть? Она боялась открывать глаза. Чувство возвращения к жизни было странным, если не сказать больше. Все было по-другому. Ощущение своего тела - непривычное, мягкие простыни на чужой кровати - незнакомые, запахи хвои, дерева и воды - дурманящие, тишина, разрываемая шелестом листьев где-то на улице - таинственная. Все как будто было когда-то, но не с ней. А ее не должно было бы быть здесь и сейчас. Она не помнила, почему. Она почти ничего не помнила. Просто лежать так и пытаться вспомнить что-либо было бесполезно, поэтому она открыла глаза. Сумрачно. Когда зрачки привыкли к умершему совсем недавно с последним лучом солнца свету, она огляделась. Прямо над ней - высокие потолки. Люстры нет. Дальше. Стены, обшитые деревом, красиво… Несколько картин, рисунка не разобрать в полумраке. Пара ламп. Мебели немного, пара кресел, одно завалено одеждой на все случаи жизни, другое - скрыто под пледом. Камин. Настоящий. Как в старинных средневековых замках, с тонкой узорчатой решеткой и едва теплящимся огнем. Полки. Еще была кровать, на которой она лежала, вытянув руки. Пол, ковры, на которых не было свободного места. Она медленно села, опасаясь головокружения. Голова все же кружилась, но скорее от запаха, разлитого в комнате. Она вдохнула поглубже, чувствуя, как защекотало в животе от чувства неизвестности. Художественный беспорядок вокруг. Потрясающе… Оригинально. Какие-то тряпки, разбросанные на полу, оказались при ближайшем рассмотрении одеждой. Мужской. Черные майки, с рукавами и без, все без воротников, черные свитера с острыми вырезами. Джинсы, в большинстве своем хорошо протертые в самом низу до состояния тонких кружев, еще пара вещей, не желающих подходить под знакомые ей названия. И среди всего этого хаоса одиноким пятном белело женское платье странного покроя, разорванное на самой груди. Очевидно, это ее платье. Девушка откинула в сторону толстое одеяло. На ней - ничего. Совсем ничего. Она стянула с кровати простыню и завернулась в нее, решив исследовать пространство подробнее. Голова кружилась от долгого сна. Лина медленно ступала по мягким коврам на полу комнаты. Странно, даже босые ступни отдавали тупой саднящей болью. Где-то там, как ей казалось, напротив камина, должно быть окно. Вот оно, плотно занавешенное темно-серыми шторами, не пропускающими свет в комнату. Ткань, израненная глубокими складками, с визгом дернулась в сторону. За окном - плотная стена темных елей, выше - тусклая полоска окрашенного поздним вечером осеннего неба. Лес. И осень. И голос.
- Я рад, что ты, наконец, очнулась…

Больше всего ее сейчас пугала перспектива остаться здесь одной, наедине со своими мыслями и страхами. Она послушно допила напиток, отдала ему кружку, чувствуя, как его теплые пальцы мимолетно касаются ее.
- Ну, ладно, сегодня не пойду. Только обещай, что будешь молчать. От твоего голоса у меня аж мурашки бегают. Будешь такой многословной, никогда не начнешь нормально говорить, - он продолжал убаюкивать ее своим голосом, все тише и тише мурлыча что-то про купание в ледяной воде, про луну, лесных призраков, мокрую одежду, следы. Бред… Лина сопротивлялась недолго, чутко вслушиваясь в его интонации, время от времени вскидывая взгляд на его плавно движущуюся по комнате фигуру с чашкой в руке. Наконец веки вздрогнули в последний раз, и устало замерли, а голос слился с чарующей тишиной леса. Мелькнула мысль, что все это исчезнет вдруг, когда она проснется, как исчезает с первыми лучами солнца память о волшебных снах, которые иногда снились ей тогда, раньше, наверное, в ее прошлой жизни…
Странно, но ничего не исчезло. Камин по-прежнему тихо потрескивал, художественный беспорядок сохранил первозданный вид, горло и ступни все так же болели. Исчез только Вэл. Ей хотелось оглядеться вокруг. Она надеялась, Вэл не будет против, если она позаимствует кое-что из его вещей. Джинсы были ей чуть-чуть широки в талии и совсем длинны – пришлось сильно закатать широкие клёши. Черный свитер с растянутым горлом постоянно сползал с плеча, свободные рукава также пришлось закатать. Одежда пахла сигаретным дымом и восковыми свечами. Единственное во всем доме зеркало находилось в ванной. В нем отразился хрупкий, болезненный призрак с впалыми щеками и неестественными темными кругами под глазами. Она недоверчиво осмотрела свои пальцы. Зачем ей такие длинные ногти? Покусала белые губы, что совсем ей не помогло. Да, кем бы она ни была в прошлой жизни, тогда она явно выглядела лучше. А еще она была уверена, что заплетать таким образом косы она не умела. Единственное, что ее порадовало – это цвет ее волос. Он замечательно гармонировал с ее нежно-сиреневой прозрачной кожей и черными глазами, а еще он оставлял светло-розовые следы на белоснежных наволочках и простынях. Красота… Лина со вздохом отвернулась от своего собственного отражения.
Морщась от боли, Лина натянула кроссовки Вэла и вышла на улицу. Светло. Но времени не определить, даже по солнцу - его просто было не видно. Серое небо тоскливо сливалось далеко на горизонте с озерной кромкой воды. Она с непонятной тревогой бродила вдоль берега, время от времени поглядывая на неподвижную поверхность холодной глади. А потом сидела на берегу, пытаясь сосредоточиться на разбегающихся мыслях. Напрасно. Она кинула в воду пару попавшихся ей под руку шишек, чтобы нарушить равнодушную гладкую поверхность. И вздрогнула от неожиданно взорвавшего тишину леса голоса:
- Интересно?
Она обернулась. Вэл спокойно стоял у нее за спиной. От морозного осеннего воздуха его щеки и кончик носа покраснели, а кожа стала еще бледнее. И волосы у него были вовсе не черные, как показалось ей сначала, скорее, темно-русые, с зажженными заходящим солнцем искорками в завитых прядях.

- А теперь – спать… - Он подтолкнул ее к комнате в спину. - Больше не выходи на улицу в одном свитере. Это тебе не лето. Октябрь все-таки.
Вэл действительно принес целую гору одежды, причем, преимущественно темных оттенков. Что за странная мания? Лина выбрала только то, что ей действительно было необходимо. С молчаливого согласия Вэла она продолжала носить его одежду, он вовсе не возражал. Он по-прежнему уходил куда-то рано утром, с восходом солнца, оставляя на покрытой серебристым инеем траве свои следы. И возвращался под вечер, уставший, рассеянный и равнодушный ко всему. Он всегда безошибочно, по одним только ему известным приметам, находил ее, где бы она ни была, и они вместе возвращались домой.
В тот вечер она сидела на холодном камне у озера и ждала, когда горячий краешек солнца с шипением растает в ледяной воде. Он должен был скоро найти ее. И даже, несмотря на то, что он всегда ходил бесшумно, словно охотившийся ночью хищник, она расслышала, нет, скорее, почувствовала его приближение. Она наконец решилась сказать ему… И ей неприятно было чувствовать частые удары сердца в грудной клетке.
- Я должна уйти, Вэл. Чем скорее, тем лучше.
Казалось, что ее слова просто рассыпались в тишине, растворились с закатом солнца, но не дошли до него. Он долго и молча курил, не глядя на нее, выпуская колечки дыма в пустоту.
- Куда ты пойдешь? - Он с раздражением бросил сигарету в воду. - Куда, Лина?
Она с удивлением посмотрела на него. Куда девалось его хладнокровие?
- Ну, туда, откуда и пришла. Куда ты уходишь утром. Я не могу жить у тебя вечно, это неправильно.
- Тебя там никто не ждет! - бросил он резко. - Никто, понимаешь? Я спрашивал прохожих на улицах, продавцов, покупателей в лавках, детей на площадках. Всех. Они не знают девушки с черно-фиолетовыми волосами, что бежала по улицам в полнолуние мимо их окон, растерянная и испуганная… Ты там не нужна. Никому.
Он вдруг резко подошел к ней и опустился на корточки совсем близко, чтобы их глаза были на одном уровне. Его голос стал мягче и тише.
- Не уходи, пожалуйста. Тебе плохо здесь? - Он хотел добавить "со мной", но только растерянно скривил красивые темно-вишневые губы, когда прочел в ее глазах им самим не сказанные слова. Она ухватилась за его воротник руками, спрятала лицо у него на груди, скрывая слезы. Бесшумно всхлипнула, когда почувствовала, как его тепло и слабый сигаретный запах проникли в нее, оседая где-то глубоко внутри густой золотистой пыльцой, заражая ее странной грустью и нежностью.
- Ну, только вот реветь не надо… - пробормотал он растерянно, обнимая ее. Он не мог переносить женских слез, их было слишком много в его жизни. - Ты останешься, Лина?
Она, наконец, успокоилась и кивнула:
- Да, Вэл. Я буду сидеть у тебя на шее до конца дней своих… - Она попыталась улыбнуться бледными губами. "Да ради бога", - хотел ответить он, но только встал, помог ей подняться с холодного камня, потянув ее к себе за тонкое запястье.
- Пойдем. Темно совсем.

* * *
Он думал о доме. Нет, скорее, он постоянно думал о странной, ничего о себе не помнящей девушке, которая осталась с ним. "Последнее время ты странно себя ведешь. Будто бы по дому скучаешь. Может, ты завел себе питомца, которого надо кормить хотя бы два раза в день? Кошку?" Он только промычал что-то невнятно про аллергию и про то, что ему пора домой, кто бы его там ни ждал. Но идея про кошку ему понравилась. Действительно, кошка, потерявшаяся на его острове и пригревшаяся у его теплого камина. Кошка, не признающая хозяином над собой никого. Кошка, которая возвращается по ночам в дом, к которому привязалась по необходимости, и уходит рано утром – бродить меж лесных тропинок. Он добирался до дома, покачиваясь от лишнего выпитого за вечер, развивая мысль все дальше. В конце концов, даже кошкам иногда хочется ласки и внимания.
Скрипнули ступеньки. Лина сразу же проснулась, насторожилась. Опять он пьян. Походка нетвердая, спотыкается о коробки с книгами и держится за стены. Странно, будто ищет кого-то. Зовет кошку. Мило получается. Заплетающимся языком так настойчиво тянет "кис, кис, кис…" Лина невольно улыбнулась, представив, как он трет кулачком лоб под черной шерстяной шапкой и морщит нос, заглядывая за кресла и под кровать в поисках пропавшей кошки. Кстати, почему она ее не видела? Лина поежилась на кресле, чувствуя, что замерзли ноги. Она нашла утром в самом углу в прихожей дверь, заставленную полкой для обуви. За дверью оказалась очень крутая деревянная лестница наверх, на чердак. На чердаке ничего интересного она не нашла, кроме разобранных деревянных полов, кучи опилок и старого, скрипящего кресла. Там она и заснула, свернувшись калачиком и дрожа от гуляющих под потолком сквозняков. Никого. Только камин пылает. Его кошка решила не ночевать дома. Ничего удивительного. Наверное, вспомнила о себе какую-нибудь тайну и решила лучше уйти. Запросто. Не сказав ни слова. Возможно, даже босиком и в одном тонком свитере… Заблудится ведь. Он уже собирался идти искать ее, не важно где, лишь бы не сидеть здесь одному этой пьяной, усталой ночью, когда заметил полуоткрытую дверь на чердак.
А, решила спрятаться. Ну уж нет, только не сегодня.
Шум внизу стих, зато заскрипели ступеньки, ведущие на чердак. Лина вдруг ощутила что-то близкое к панике и отчетливое желание спрятаться. Но она только плотнее завернулась в плед и прислушалась к его возне на лестнице. Наконец добрался. Она наблюдала за ним, затаив дыхание. Действительно очень пьян, еле стоит на ногах, по-прежнему в пальто. Остановился у самой двери, огляделся по сторонам, наконец, заметил ее и, кажется, вздохнул с облегчением. Сполз по стенке на пол и сел, положил голову на колени, распустив волосы по черному воротнику, и замер. Потом ему зачем-то понадобилось снять с себя ботинки, и он довольно долго возился со шнурками, бубня что-то под нос, с нескольких попыток все же разулся. Снова замер. Почему-то все движения этой ночью давались ему с трудом. Лина, наблюдая за ним, уже думала, что он просто взял и уснул, но он все же медленно поднялся и, спотыкаясь о доски, побрел в ее сторону. Она зажмурилась, чувствуя, как щекочет в животе чувство неизвестности и любопытства.
- Я знаю, что ты не спишь, так что перестань притворяться. - Голос с насмешливой интонацией у самого уха заставил вздрогнуть. Она приоткрыла один зажмуренный глаз.
- Вот. Так-то лучше. Не самое подходящее место, чтобы здесь устраиваться на ночь.